Первый. Вот-вот. Верлен.

Второй. Я не думал о Верлене… я просто сказал: «здесь жизнь течет», — и все.

Первый. Продолжение напрашивается… Все мы учились в школе…

Второй. Но я-то не продолжил… Да в чем дело? Почему я должен оправдываться? Какая муха тебя укусила?

Первый. Укусила? «Укусить» — слово весьма уместное. Правда, кто же меня укусил? Я ведь не пропустил мимо ушей то, что ты тут говорил… и ты мне много чего открыл, как ни странно… Кое-что даже я теперь в состоянии понять. На сей раз кусочек сала подложил ты.

Второй. Какой кусочек сала?

Первый. Ясно, как дважды два. Когда ты увидел, что я стою у окна… Когда ты сказал: посмотри, здесь жизнь течет… здесь жизнь течет… так, ничего особенного… жизнь… когда ты почувствовал, что я на какой-то миг потянулся к приманке…

Второй. Ты спятил!

Первый. Не больше, чем ты, когда говорил, что я приманивал тебя поездками, чтобы запереть у себя, в клетке… Это звучало как бред сумасшедшего, но ты, возможно, был не так уж и неправ… А сейчас ты меня заманил…

Второй. Заманил куда? Куда я пытался тебя заманить?

Первый. Брось, не придуривайся… «О боже мой, здесь жизнь течет / Так тихо, просто»…

Второй. Начнем с того, что я этого не говорил.

Первый. Нет, говорил. Подразумевал. Причем не в первый раз. А еще заявляешь, что ты где-то за пределами… бог весть где… далеко от наших каталогов… вне наших рубрик… и не имеешь ничего общего с мистиками, со святыми…

Второй. Чистая правда.

Первый. Да, правда, с ними у тебя ничего общего нет. У вас есть кое-что получше… Что может быть престижнее, чем твои угодья, куда ты милостиво позволил мне вступить, чтобы я тоже мог совершить акт поклонения… «О боже мой, здесь жизнь течет / Так тихо, просто»… Вот где ты обретаешься, вдали от нашей скверны… под покровительством великих… Верлен…

Второй. Повторяю, я даже не думал о Верлене.

Первый. Ладно. Хорошо, пусть не думал. Но ты не можешь не признать, что с этой низенькой стеной, крышей, небом над крышей[7]… мы окунулись в самую гущу…

Второй. Чего?

Первый. Как чего? «Поэтичного», «поэзии».

Второй. Господи! Как все разом проявляется… благодаря твоим кавычкам…

Первый. Кавычкам?

Второй. Да, в которые ты всегда ставишь эти слова в разговорах со мной… «Поэзия», «поэтичность». Твоя издевка, твоя ирония… презрение…

Первый. Я издеваюсь над поэзией? Презираю поэтов?

Второй. Не «настоящих» поэтов, разумеется. Не тех, что красуются в нишах, на постаментах и которыми вы ходите любоваться по праздникам… Кавычки не для них, боже упаси…

Первый. А для кого же?

Второй. Для… для…

Первый. Ну, скажи, скажи…

Второй. Не хочу. Иначе мы совсем уж далеко зайдем…

Первый. Тогда я скажу. Только с тобой я ставлю такие слова в кавычки… да, только с тобой… Когда я чувствую в тебе это, то удержаться просто не могу, кавычки возникают помимо моей воли.

Второй. Вот. Теперь, похоже, мы добрались до сути. Ты попал в точку. Вот оно. Вот откуда все идет. Кавычки предназначены мне. Стоит мне посмотреть в окно или позволить себе сказать «здесь жизнь течет», как я оказываюсь схвачен и посажен в отделение для «поэтов»… которых запирают в кавычки… заковывают в кандалы…

Первый. Не знаю, «оно» это или не «оно», но чувствую, мы уже близко… Знаешь, у меня тоже, раз уж мы дошли до таких тем, есть картины, которые не изглаживаются из памяти… особенно одна… ты, наверно, забыл… из тех времен, когда мы занимались альпинизмом… в Дофине… мы поднялись на Бар-дез-Экрен… помнишь?

Второй. Конечно.

Первый. Нас было пятеро: мы с тобой, двое наших приятелей и инструктор. Мы уже спускались… И вдруг ты остановился. Остановил всю связку. И сказал… таким тоном: «Давайте чуть-чуть постоим и посмотрим, а? Все-таки оно того стоит»…

Второй. Я так сказал? Я посмел?

Первый. Да. И всем пришлось остановиться… Мы стояли, ждали… и били копытом… пока ты «созерцал»…

Второй. При вас? Я, должно быть, совсем рехнулся…

Первый. Вовсе нет. Ты заставил нас торчать там… хочешь не хочешь… ни туда ни сюда… И тут я не сдержался. Я сказал: «Ну пошли, у нас мало времени. Внизу в киоске можешь купить себе красивые открыточки…»

Второй. Да-да, помню, как же… Мне хотелось тебя убить.

Первый. И мне хотелось тебя убить. Да и остальные, если б их спросить, все, как один, признались бы, что мечтают столкнуть тебя в пропасть…

Второй. А я-то… да за одни эти открыточки… Как же я мог продолжать с тобой общаться…

Первый. О, видимо, потом был момент, когда у тебя возродилась надежда…

Второй. Надежда? После такого?

Первый. Ну да, ты ее никогда не теряешь. У тебя вспыхнула безумная надежда, как сейчас, у окна… когда ты похлопал меня по плечу… «Ну молодец, что ж»…

Второй. «Ну молодец, что ж»?

Первый. Да-да. Ты тоже умеешь такое сказать… во всяком случае, дать понять… «Ну молодееец… что ж…» Хороший мальчик, чувствует такие вещи… С виду вроде не подумаешь, но, знаете, он, хоть и бревно бревном, а все-таки способен оценить…

Второй. Господи, а я-то поверил… как же я мог забыться? Но нет, я не забылся… я знал, я всегда знал…

Первый. Знал что? Знал что? Скажи.

Второй. Что между нами не может быть мира. Даже перемирия… Война до последней капли крови. Не на жизнь, а на смерть. Да, на выживание. Отступать некуда. Кто кого.

Первый. Ну, ты хватил.

Второй. Ничего я не хватил. Надо смотреть на вещи трезво: мы с тобой по разные стороны фронта. Двое солдат из враждующих лагерей вступают в смертельную схватку.

Первый. Из каких лагерей? Они как-то называются.

Второй. Названия по твоей части. Это ты, это вы всему даете названия. Ставите в кавычки… А я не знаю.

Первый. Зато я знаю. Все это знают. По одну сторону лагерь, к которому принадлежу я, где люди борются, отдают все силы… строят жизнь… не ту, которую ты созерцаешь из окошка, а «настоящую», ту, которой живут все. А по другую сторону… ну…

Второй. Ну?

Первый. Ну…

Второй. Ну?

Первый. Нет…

Второй. Да. Я сам договорю за тебя… А по другую сторону «неудачники».

Первый. Я так не сказал. К тому же ты работаешь…

Второй. Работаю, чтобы на прожитье хватало. Я не отдаю все силы…

Первый. А! Так ты их бережешь?

Второй. Знаю,